Черный принц - Страница 37

Потом безлюдная улица была как театральная декорация. Черный задник в конце ее был бортом корабля. Камень набережной соприкасался со сталью корабельного корпуса, а я сидел на камне и прижимался лбом к стальной коробке. И еще я был в магазине, под прилавком, лежал на полу с женщиной, а повсюду на полках стояли клетки с мертвыми животными, которых я забыл накормить. Корабли состоят из полостей; корабли — как женщины. Железо вибрировало и пело, пело про хищных женщин, про Кристиан, Мэриголд, мою мать; про губительниц. Я видел мачты и паруса могучих клипперов на фоне темного неба. А потом я сидел на вокзале Темпл-Мидс и беззвучно выл, терзаемый муками больной совести под безжалостными вокзальными сводами. Почему, почему никто не поднял трубку? Ночной поезд увез меня. Каким-то образом я умудрился разбить полосатую вазу. И осколки оставил в вагоне, выходя на Пэддингтонском вокзале.

Я находился у Кристиан, куда увезли Присциллу. Позже я находился с Рейчел в саду. Это был не сон. Кто-то пускал змея.

Дома я нашел записку от Рейчел, а утром, рано-рано утром, только я успел приехать, она пришла сама, чтобы объяснить мне, как все произошло: как Присцилла разнервничалась, а в это время как раз позвонила Кристиан, как приехал Арнольд, а потом приехал Фрэнсис. А меня все не было, и Присцилла раскапризничалась, как младенец без матери, слезы, страхи. Поздно вечером Кристиан увезла Присциллу на такси. Арнольд и Кристиан много смеялись. Рейчел боялась, что я буду на нее сердиться. Я не рассердился. «Ну, конечно, против них вы бессильны».

Присцилла в черном пеньюаре Кристиан сидела, откинувшись на высоко взбитые белоснежные подушки. Ее безжизненные жидкие крашеные волосы были непричесаны, лицо без косметики казалось мягким, как глина или опара, с морщинами, неглубоко отпечатавшимися на вздутой поверхности. Нижняя губа отвисла. Ей можно было дать лет семьдесят, восемьдесят. Кристиан в темно-зеленом платье с ниткой натурального жемчуга ходила, сияя, словно хозяйка удачного вечера. У нее влажно блестели глаза, точно омытые слезами, которые выступают от смеха или от удовольствия и растроганности. Изящными тонкими пальцами она то и дело проводила по своим бронзово-каштановым волнистым волосам. Арнольд был по-мальчишески взбудоражен, извинялся передо мной, но при этом все время переглядывался с Кристиан и смеялся. Он напустил на себя свой «заинтересованно-писательский» вид: я только зритель, наблюдатель, но понимающий наблюдатель. Лицо его лоснилось, и белесые волосы игривой мальчишеской челкой падали на светлые умные глаза. Фрэнсис сидел от всех в стороне и потирал руки, один раз он даже беззвучно похлопал в ладоши, а его маленькие, близко посаженные медвежьи глазки радостно бегали от одного лица к другому. Мне он все время кивал, словно кланялся, и вполголоса приговаривал: «Ничего, все хорошо, все будет хорошо, все будет очень хорошо». Потом в какой-то момент он засунул лапу себе в брюки и с озабоченным видом почесался. Рейчел стояла неподвижно, но в ее позе было что-то от нарочитого спокойствия человека, который в глубине души сильно смущен. Она нерешительно улыбалась, чуть-чуть размыкая конфетно-розовые накрашенные губы, улыбка ее становилась шире, потом гасла, потом снова появлялась, словно в ответ на какие-то скрытые мысли, но, впрочем, возможно, что это было одно притворство.

— Брэдли, это не заговор, не смотрите так.

— Он ужасно на нас сердится.

— Он думает, что вы взяли Присциллу в заложницы.

— Я и взяла Присциллу в заложницы!

— Что с вами стряслось? Присцилла была вне себя.

— Я опоздал на поезд. Виноват.

— Почему же вы опоздали на поезд?

— Почему ты не позвонил?

— Смотрите, какой у него виноватый вид! Присцилла, поглядите только, какой у него виноватый вид!

— Бедняжка Присцилла думала, что ты попал под машину или еще что-нибудь случилось.

— Видите, Присцилла, мы говорили вам, — никуда он не денется.

— Тише вы все! Присцилла хочет что-то сказать!

— Полно, Брэдли, не сердитесь.

— Помолчите!

— Ты привез мои вещи?

— Сядь, пожалуйста, Брэд. Ты выглядишь ужасно.

— Мне очень жаль, что я опоздал на поезд.

— Ничего, ничего, все будет хорошо.

— Я звонил.

— Ты привез мои вещи?

— Присцилла, милая, не надо так нервничать.

— К сожалению, нет.

— О, я так и знала, что ничего не получится! Я так и зна так и знала, я же говорила.

— А в чем дело, Брэдли?

— Роджер оказался дома. Мы с ним потолковали.

— Потолковали!

— И теперь ты на его стороне.

— Мужчины все заодно, моя милая.

— Я не на его стороне. Ты что, хотела, чтобы я с ним подрался?

— Доблестный Брэд Железный Кулак!

— Ты говорил с ним обо мне?

— Разумеется.

— И они сошлись во мнениях, что женщины — исчадия ада.

— Женщины и есть исчадия ада, если на то пошло.

— Ему плохо?

— Да.

— И в доме грязь и бог знает что?

— Да.

— Ну а мои вещи?

— Он сказал, что пришлет их.

— Но неужели ты не мог привезти хоть что-нибудь, хоть одну вещичку?

— Он будет все паковать.

— А ты говорил ему особо про украшения и норковый палантин?

— Он все пришлет по почте.

— Но ты говорил?

— Все хорошо, все будет хорошо. Да! Говорил!

— Он не пришлет, знаю, что не пришлет…

— Присцилла, одевайся.

— Никогда он не пришлет мне моих вещей, никогда, никогда, я знаю, что не пришлет, они погибли для меня навеки, навеки!

— Буду ждать тебя внизу. Одевайся, и поедем домой.

— Мои вещи — это все, что у меня было!

— Да нет же, Присцилла останется у меня.

— А ты нашел их, ты видел их там?